Въструбимъ, яко во златокованыя трубы, в разумъ ума своего и начнемъ бити в сребреныя арганы возвитие мудрости своеа. Въстани слава моя, въстани въ псалтыри [*] и в гуслех. Востану рано, исповемъ ти ся. Да разверзу въ притчах гаданиа моя и провещаю въ языцех славу мою. Сердце бо смысленаго укрепляется въ телеси его красотою и мудростию.
     Бысть язык мой трость [*] книжника скорописца, и уветлива уста, аки речная быстрость. Сего ради покушахся написати всякъ съуз сердца моего и разбих зле, аки древняя младенца о камень [*].
     Но боюся, господине, похулениа твоего на мя.
     Азъ бо есмь, аки она смоковница проклятая [*]: не имею плода покаянию; имею бо сердце, аки лице безъ очию; и бысть ум мой, аки нощный вран, на нырищи забдех; и расыпася животъ мой, аки ханаонскый царь буестию [*]; и покрыи мя нищета, аки Чермное море фараона [*].
     Се же бе написах, бежа от лица художества моего, аки Агарь рабыни от Сарры [*], госпожа своея.
     Но видих, господине, твое добросердие к собе и притекох къобычней твоей любви. Глаголеть бо въ Писании: просящему у тебе дай, толкущему отверзи, да не лишенъ будеши царствия небеснаго; писано бо есть: возверзи на Господа печаль свою, и той тя препитаеть въ веки.
     Азъ бо есмь, княже господине, аки трава блещена, растяще на застении, на ню же ни солнце сиаеть, ни дождь идет; тако и аз всемъ обидим есмь, зане огражен есмь страхом грозы твоеа, яко плодомъ твердым.
     Но не възри на мя, господине, аки волк на ягня, но зри на мя, аки мати на младенец. Возри на птица небесныа, яко тии ни орють, ни сеють, но уповають на милость Божию; тако и мы, господине, желаем милости твоея.
     Зане, господине, кому Боголюбиво, а мне горе лютое; кому Бело озеро, а мне черней смолы; кому Лаче озеро [*], а мне на нем седя плачь горкий; и кому ти есть Новъгород, а мне и углы опадали, зане не процвите часть моя.
     Друзи же мои и ближнии мои и тии отвръгошася мене, зане не поставих пред ними трепезы многоразличных брашенъ. Мнози бо дружатся со мною, погнетающе руку со мною в солило, а при напасти аки врази обретаются и паки помагающе подразити нози мои; очима бо плачются со мною, а сердцемъ смеют мя ся. Тем же не ими другу веры, не надейся на брата.
     Не лгалъ бо ми Ростиславъ князь: лепше бы ми смерть, ниже Курское княжение [*]; тако же и мужеви: лепше смерть, ниже продолженъ животъ в нищети. Яко же бо Соломонъ рече: ни богатества ми, ни убожества, Господи, не дай же ми: аще ли буду богатъ — гордость восприиму, аще ли буду убогъ — помышляю на татбу и на разбой, а жены на блядню.
     Тем же вопию к тобе, одержимъ нищетою: помилуй мя, сыне великаго царя Владимера [*], да не восплачюся рыдая, аки Адамъ рая; пусти тучю на землю художества моего.
     Зане, господине, богат мужь везде знаем есть и на чюжей стране друзи держить; а убогъ во своей ненавидим ходить. Богат возглаголеть — вси молчат и вознесут слово его до облакъ; а убогий возглаголеть — вси на нь кликнуть. Их же ризы светлы, тех речь честна.
     Княже мой, господине! Избави мя от нищеты сея, яко серну от тенета, аки птенца от кляпци, яко утя от ногти носимаго ястреба, яко овца от уст лвовъ.
     Азъ бо есмь, княже, аки древо при пути: мнозии бо посекають его и на огнь мечють; тако и азъ всеми обидимъ есмь, зане ограженъ есмь страхом грозы твоеа.
     Яко же бо олово гинеть часто разливаемо, тако и человекъ, приемля многия беды. Никто же может соли зобати, ни у печали смыслити; всякъ бо человекъ хитрить и мудрить о чюжей беди, а о своей не можеть смыслити. Злато съкрушается огнемъ, а человекъ напастьми; пшеница бо много мучима чистъ хлебъ являеть, а в печали обретаеть человекъ умъ свръшенъ. Молеве, княжи, ризы едять, а печаль – человека; печалну бо мужу засышють кости.
     Аще кто в печали человека призрит, какъ студеною водою напоить во знойный день.
     тица бо радуется весни, а младенець матери; весна украшаеть цветы землю, а ты оживляеши вся человекы милостию своею, сироты и вдовици, от велможь погружаемы.
     Княже мой, господине! Яви ми зракъ лица своего, яко гласъ твой сладокъ и образ твой красенъ; мед истачають устне твои, и послание твое аки рай с плодом.
     Но егда веселишися многими брашны, а мене помяни, сух хлебъ ядуща; или пиеши сладкое питие, а мене помяни, теплу воду пиюща от места незаветрена; егда лежиши на мяккых постелях под собольими одеялы, а мене помяни, под единым платом лежаща и зимою умирающа, и каплями дождевыми аки стрелами сердце пронизающе.
     Да не будет, княже мой, господине, рука твоа согбена на подание убогих: ни чашею бо моря расчерпати, ни нашим иманиемъ твоего дому истощити. Яко же бо неводъ не удержитъ воды, точию едины рыбы, тако и ты, княже, не въздержи злата, ни сребра, но раздавай людем.
     аволока бо испестрена многими шолкы и красно лице являеть; тако и ты, княже, многими людми честенъ и славенъ по всем странам. Яко же бо похвалися Езекий царь посломъ царя Вавилонскаго [*] и показа им множество злата и сребра; они же реша: нашь царь богатей тебе не множеством злата, но множеством воя; зане мужи злата добудуть, а златом мужей не добыти. Яко же рече Святослав князь, сынъ Олъжин [*], ида на Царырад с малою дружиною, и рече: братиа! намъ ли от града погинути, или граду от нас пленену быти? Яко же Бог повелить, тако будеть: поженет бо единъ сто, а от ста двигнется тма. Надеяся на Господа, яко гора Сионъ [*] не подвижится въ веки.
     Дивиа за буяном кони паствити [*], тако и за добрым князем воевати. Многажды безнарядиемъ полци погибають. Видих: великъ зверь, а главы не имееть, тако и многи полки без добра князя.
     Гусли бо страяются персты, а тело основается жилами; дубъ крепокъ множеством корениа; тако и градъ нашь — твоею дръжавою.
     Зане князь щедръ отець есть слугам многиим: мнозии бо оставляють отца и матерь, к нему прибегают. Доброму бо господину служа, дослужится слободы, а злу господину служа, дослужится болшей роботы. Зане князь щедръ, аки река, текуща без бреговъ сквози дубравы, напаяюще не токмо человеки, но и звери; а князь скупъ, аки река въ брезех, а брези камены: нелзи пити, ни коня напоити. А бояринъ щедръ, аки кладяз сладокъ при пути напаяеть мимоходящих; а бояринъ скупъ, аки кладязь сланъ.
     Не имей собе двора близъ царева двора и не дръжи села близ княжа села: тивунъ бо его аки огнь трепетицею накладенъ, и рядовичи его [*], аки искры. Аще от огня устережешися, но от искоръ не можеши устречися и сождениа портъ.
     Господине мой! Не лиши хлеба нища мудра, ни вознесе до облакъ богата несмыслена. Нищь бо мудр, аки злато в кални судни; а богат красен и не смыслить, то аки паволочито изголовие соломы наткано.
     Господине мой! Не зри внешняя моя, но возри внутреняя моа. Азъ бо, господине, одениемъ оскуденъ есмь, но разумом обиленъ; унъ възрастъ имею, а старъ смыслъ во мне. Бых мыслию паря, аки орелъ по воздуху.
     Но постави сосуд скуделничь под лепокъ капля языка моего, да накаплють ти слажше меду словеса устъ моих. Яко же Давид рече: сладка сут словеса твоя, паче меда устомъ моимъ. Ибо Соломон рече: словеса добра сладостью напаяють душу, покрываеть же печаль сердце безумному.
     Мужа бо мудра посылай и мало ему кажи, а безумнаго посылай, и сам не ленися по немъ ити. Очи бо мудрых желают благых, а безумнаго дому пира. Лепше слышати прение умных, нижели наказаниа безумных. Дай бо премудрому вину, премудрие будеть.
     Не сей бо на бразнах жита, ни мудрости на сердци безумных. Безумных бо ни сеють, ни орють, ни в житницю сбирают, но сами ся родят. Какъ в утел мех лити, такъ безумнаго учити; псомъ бо и свиниамъ не надобе злато, ни сребро, ни безумному драгии словеса; ни мертвеца росмешити, ни безумнаго наказати. Коли пожреть синиця орла, коли камение въсплавлет по воде, и коли иметь свиниа на белку лаяти, тогды безумный уму научится.
     Или ми речеши: от безумна ми еси молвил? То не видал есмь неба полъстяна, ни звиздъ лутовяных, ни безумнаго, мудрость глаголющь. Или ми речеши: сългал еси аки песъ? Добра бо пса князи и бояре любят. Или ми речеши: сългалъ еси аки тать? Аще бых украсти умелъ, то толко бых к тобе не скорбилъ. Девиця бо погубляеть красу свою бляднею, а мужь свое мужество татбою.
     Господине мой! То не море топить корабли, но ветри; не огнь творить ражежение железу, но надымание мешное; тако же и князь не самъ впадаеть въ вещь, но думци вводять. 3 добрымъ бо думцею думая, князь высока стола добудеть, а с лихимъ думцею думая, меншего лишенъ будеть.
     Глаголеть бо в мирскых притчах: не скотъ въ скотех коза; ни зверь въ зверех ожь, ни рыба въ рыбах рак, ни потка въ потках нетопырь, не мужь в мужех, иже кимъ своя жена владееть, не жена в женах, иже от своего мужа блядеть, не робота в роботах под жонками повоз возити [*].
     Дивней дива, иже кто жену поимаеть злобразну прибытка деля.
     Видех жену злообразну, приничюще к зерцалу и мажущися румянцемъ, и рех ей: не зри в зерцало, видевше бо нелепоту лица своего, зане болшую печаль приимеши.
     Или ми речеши: женися у богата тьстя чти великиа ради; ту пий и яж? Ту лепше ми волъ буръ вести в дом свой, неже зла жена поняти: волъ бо ни молвить, ни зла мыслить; а зла жена бьема бесеться, а кротима высится, въ богатестве гордость приемлеть, а в убожестве иных осужаеть.
     то есть жена зла? Гостинница неуповаема, кощунница бесовская. Что есть жена зла? Мирский мятежь, ослепление уму, началница всякой злобе, въ церкви бесовская мытница, поборница греху, засада от спасениа.
     Аще который муж смотрить на красоту жены своеа и на я и ласковая словеса и льстива, а дел ея не испытаеть, то дай Богъ ему трясцею болети, да будеть проклят.
     Но по сему, братиа, расмотрите злу жену. И рече мужу своему: господине мой и свете очию моею! Азъ на тя не могу зрети: егда глаголеши ко мне, тогда взираю и обумираю, и въздеръжат ми вся уды тела моего, и поничю на землю.
     ослушь, жены, слова Павла апостола, глаголюща: крестъ есть глава церкви, а мужь жене своей. Жены же у церкви стойте молящеся Богу и святей Богородици; а чему ся хотите учити, да учитеся дома у своих мужей. А вы, мужи, по закону водите жены свои, понеже не борзо обрести добры жены.
     Добра жена венець мужу своему и безпечалие; а зла жена — лютая печаль, истощение дому. Червь древо тлить, а зла жена домъ мужа своего теряеть. Лутче есть утли лодии ездети, нежели зле жене тайны поведати: утла лодиа порты помочит, а злая жена всю жизнь мужа своего погубить. Лепше есть камень долоти, нижели зла жена учити; железо уваришь, а злы жены не научишь.
     Зла бо жена ни учениа слушаеть, ни церковника чтить, ни Бога ся боить, ни людей ся стыдить, но всех укоряет и всех осужаеть.
     то лва злей в четвероногих, и что змии лютей в ползущих по земли? Всего того злей зла жена. Несть на земли лютей женской злобы. Женою сперва прадед нашь Адамъ из рая изгнанъ бысть; жены ради Иосиф Прекрасный в темници затворенъ бысть [*]; жены ради Данила пророка в ровъ ввергоша [*], и лви ему нози лизаху. О злое, острое оружие диаволе и стрела, летящей с чемерем!
     Не у кого же умре жена; онъ же по матерных днех нача дети продавати. И люди реша ему: чему дети продаешь? Он же рече: аще будуть родилися в матерь, то, возрошьши, мене продадут.
     Еще возвратимся на предняя словеса. Азъ бо, княже, ни за море ходилъ, ни от философъ научихся, но бых аки пчела, падая по розным цветом, совокупляя медвеный сотъ; тако и азъ, по многим книгамъ исъбирая сладость словесную и разум, и съвокупих аки в мех воды морскиа.
     Да уже не много глаголю. Не отметай безумному прямо безумию его, да не подобенъ ему будеши. Ужо бо престану с нимъ много глаголати. Да не буду аки мех утелъ, роня богатство в руци неимущим; да не уподоблюся жорновом, яко тии многи люди насыщают, а сами себе не могут насытитися жита; да не възненавидим буду миру со многою беседою, яко же бо птиця, частяще песни сдоя, скоро възненавидима бываеть. Глаголеть бо в мирскых притчах: речь продолжена не добро, добро продолжена паволока,
     Господи! Дай же князю нашему Самсонову силу, храбрость Александрову, Иосифль разум, мудрость Соломоню и хитрость Давидову и умножи, Господи, вся человекы под нози его. Богу нашему слава и ныне, и присно, и в век.